человек с бульвара ассасинов
Это самое интимное, самое честное и самое безумное что люди могут делать вместе.
Просто заниматься хуйней.
Неуправляемые генераторы безумия - все мы.
Смеяться до слез, до тянущей боли в челюсти, забежать туда где тепло и снова искать повод для смеха.
Пьяные, совсем чуть-чуть, лежа в кровати, укутываясь в белые простыни, в джинсах, кедах, в обнимку с бутылкой, размазывая сигаретный пепел по лицу, смеющиеся. Они помогали забыть его имя. Литр за литром, пока в глазах не темнело. Потому что ему и не пришло бы в голову набрать заветный номер. И не придет.
"Мы охуенные", - из ванной, сквозь истеричный смех. Босиком по разбросаным вокруг лепесткам роз. И грозя не в серьез по крышам пойти гулять.
Нарезая круги по чужому, но самому родному и теплому городу, смешить таксистов и самых случайных прохожих. Чувствовать себя живой, даже если болит где-то там. К этой тупой боли привыкают все, привыкнешь и ты.
Как же я люблю своих девчонок. Они такие такие славные. Такие безумные. Такие живые.
Просто заниматься хуйней.
Неуправляемые генераторы безумия - все мы.
Смеяться до слез, до тянущей боли в челюсти, забежать туда где тепло и снова искать повод для смеха.
Пьяные, совсем чуть-чуть, лежа в кровати, укутываясь в белые простыни, в джинсах, кедах, в обнимку с бутылкой, размазывая сигаретный пепел по лицу, смеющиеся. Они помогали забыть его имя. Литр за литром, пока в глазах не темнело. Потому что ему и не пришло бы в голову набрать заветный номер. И не придет.
"Мы охуенные", - из ванной, сквозь истеричный смех. Босиком по разбросаным вокруг лепесткам роз. И грозя не в серьез по крышам пойти гулять.
Нарезая круги по чужому, но самому родному и теплому городу, смешить таксистов и самых случайных прохожих. Чувствовать себя живой, даже если болит где-то там. К этой тупой боли привыкают все, привыкнешь и ты.
Как же я люблю своих девчонок. Они такие такие славные. Такие безумные. Такие живые.